Хорош с утра палящий гнёт,
В воде спасенье, не в вине.
Мой кактус-канделябр цветёт,
То добрый знак наверно мне.
Цветеньем я не обуян,
Кругом невежи да пески,
И люди, – скучны для римлян,
Темны, надменны и дерзки.
Вновь праздник Пасхи у ворот,
Поймёт ли кто суть веры сей?
С ним каждый раз, из года в год,
Резня иль бунт, как апогей.
И вечно ругани напасть, —
Племянниц будто гам пустой,
Те прежде, как в забавы впасть,
Рвут косы, в дрязгах меж собой.
У здешних сект одна черта:
Разумность, Рим, – противны им.
Потеют, с пеною у рта,
Как зверь, что гоном возбудим.
Мне виснет бремя на плечах:
Святош, отребье и пройдох,
Визжащих о «последних днях»,
Унять, чтоб в корне бред засох.
Пока все тихо, – впредь бы так;
Но со стены взгляну-ка сам.
Для желчи с кровью, – не пустяк,
Поверить собственным глазам.
Я самых громких кощунов,
Чьих ядовитее слюна,
По счастью, запер без шумов,
И к ним, – Варавву драчуна.
С докладом стража. Я б поспал,
Да где тут… пекло, – не сдержать!
Опять какой-нибудь бахвал…
А если, – нет меня, как знать?…
Но нет, первосвященник ждёт
У врат моих, с людьми его.
Ему плевать, что мне – не мёд,
Быть скверной штуке, жду всего.
И только ропот, день-деньской;
Отвсюду о протестах весть,
А мне, – тащи груз, но такой —
Атлантам четверым не снесть!
Я жалобе внемлю его,
И дам уверенно ответ:
Что Рим не скажет ни ничего
По делу, мне – желанья нет.
В тюрьме у них, как мне не жаль,
Один молодчик заключён.
Шельмец тот не болтлив, не враль,
Что даже мне по нраву он.
Имел ночлег, но схвачен всё ж,
И скромность не чужда ему.
За блуд здесь отдадут по нож,
Надеюсь, больше я пойму.
«Первейший» молвит, хуже быть
Едва ль удастся граду стрел;
Об Иисусе тянет нить,
И вот уж с жалобой насел.
Там вся провинность молодца
В том, что сказал: он, – божий сын;
И больше что-то, без конца,
Дальнейшего, – известен чин.
Предчувствовал я: вновь скандал
На почве веры мы узрим;
Елей терпения шептал,
Что это не тревожит Рим.
Но мне доносят, что царём
Израиля назвался он,
Хотят, чтоб гневно, этим днём,
В измене был бы осуждён.
Без бряцанья мечом, – царёк!
Монарх, что бродит босиком;
Жара ль пошла ему не впрок,
Иль образно болтал тайком?