Среди шумной компании, среди этих криков, смеха, звонких тостов и споров, я не подавал виду. Сохранял спокойную, чуть отстраненную маску. Пусть думают, что я просто ещё один весельчак в этом бесконечном карнавале жизни, слегка уставший. Но внутри бушевал триумф – дикий, сладкий, опьяняющий. Я чувствовал себя победителем не только в той дурацкой драке, но и в чем-то большем. Завоевателем. Тем, кому судьба наконец-то улыбнулась, обнажив при этом зубы в хищной, но невероятно прекрасной ухмылке. Я не хотел ничего менять в этом моменте. Ни музыки, ни людей вокруг, ни вкуса вина на губах, ни тепла ее тела рядом. Только хотелось, чтобы этот час, это ощущение полета и обладания, длилось вечно. Чтобы время остановилось.
Где-то в глубине, под слоями повседневности, под маской обычного парня, пульсирует затаённый огонь. Он дышит во мне, как живой, как зверь, которому дали однажды вкусить сладость свободы, но потом снова посадили в клетку из условностей и страха.
Желание видеть алую реку, струящуюся из ран, слушать её вязкий, булькающий шёпот, чувствовать, как она липнет к пальцам, теплая и живая, – это не просто мимолетная мысль или воспоминание. Это первобытный зов, вросший в самые кости, просочившийся в каждую каплю крови, ставший частью моего дыхания, моего существа. Я, как будто, помню своих самых яростных и кровожадных предков не по книгам, а по ощущению. Я не просто помню их подвиги – я словно вспоминаю эти моменты каждый день, даже если вокруг тишина и только ветер стучит веткой в окно.
Но я не хочу быть рабом этого голода. Не хочу, чтобы мир видел во мне лишь зверя, которого неудержимо тянет к бойне, к разрушению. Должен быть другой путь. Более чистый, более возвышенный, более мирный на вид, но не менее сильный по сути. Если этот огонь нельзя погасить, не уничтожив себя вместе с ним, то его можно – нужно! – перенаправить. Как бурную реку в новое русло.
Я бы нашел что-то, что сможет наполнить меня до краев так же всепоглощающе, как наполняло в тот миг. Что-то, что заставит сердце биться с той же бешеной частотой, кровь гореть, но не потребует жертв, не оставит после себя синяков и сломанных носов. Может, это искусство? Переносить эту бурю на холст, в слова, в музыку? Может, это боль, но иного рода – творческих мук, преодоления себя в иной сфере? Или же тот самый зов, что звучит в глубинах разума, как колокол, в конце концов приведет меня к иной, высшей истине? Память о тех мгновениях врезалась в меня, как клеймо раскаленным железом. Но если я не могу её стереть, не могу вырезать скальпелем, я должен научиться жить с ней. Не как с раной, а как с особенностью. Перенаправлять её яростную энергию. Управлять ею. Приручить зверя, сделав его своей силой, а не своим проклятием.