Вслед за первым под мост зашел еще один мужик. Он был гораздо
меньше напарника и не такой высокий. Скорее всего, это и были те
самые полисменты, о которых говорил единственный мой неопрятный
знакомый.
— Арно, пацана хватай, — здоровяк выглядел жутко довольным. Ну
да, если верить бомжу, они только что целых два пфеннинга
заработали на двоих, сколько бы это не было.
Тот, который поменьше, шагнул ко мне и протянул руку.
Воспоминание о том, как я получил этот шрам, все еще стояло перед
глазами, и я не мог его прогнать, как не старался, поэтому я
попытался увернуться от тянущихся ко мне рук. Арно поморщился.
— Не вертись, пацан, все равно же поймаем. Ты еще
несовершеннолетний, так что тебя, скорее всего, не повесят, если
следов преступлений наш штатный медиум не найдет. Всего лишь в
работный дом попадешь, а это, поверь, куда лучше, чем под мостом. А
вот если найдет, то тебе точно не отвертеться и будешь ты сопли
разматывать перед местным судом, только сразу говорю — зря. Ложа и
самое главное закон самовольства и самодурства не прощает.
— Не подходи ко мне, — я отпрыгнул в сторону, снова
поскользнулся и, взмахнув руками, едва устоял, однако одна нога,
все же соскользнула с берега, очутившись в воде.
— Да что ты ломаешься, пацан, лучше не сопротивляйся, а то хуже
будет, — Арно усмехнулся, обнажая в ухмылке кривые зубы.
— Не подходи! — в моем голосе явно проскальзывали истеричные
нотки.
— Да что ты с ним возишься, Арно? По хребту дубинкой и вяжи, —
посоветовал здоровяк, наблюдая за возней напарника со мной. Арно
послушал хороший, в общем-то, совет и потянул дубинку, вытаскивая
ее из петли.
Вот тут паника накрыла меня с головой. Когда Арно, не спеша,
приблизился ко мне, а из-под моста деваться было особо некуда,
здоровяк перегородил единственный выход, я застыл, глядя на него,
как кролик на удава. Но когда Арно замахнулся...
Это тело не знало, как обороняться, но я-то это знал. Вадим меня
хорошо когда-то учил. Настолько хорошо, что мать, увидев однажды
нашу тренировку, настояла на том, чтобы отец его уволил. Наверное,
это стало одной из причин, почему я остался именно с отцом, а не
уехал с ней.
Арно замахнулся дубинкой и ударил слева — направо и сверху —
вниз. Скрестив предплечья я, развернувшись на правой стопе, принял
удар на скрещенные руки. Лежащее сверху левое предплечье взорвалось
болью. Все-таки это тело никогда не занималось, никогда. Но думать
об этом, так же, как и о боли было некогда, правой рукой я
перехватил запястье руки Арно, в которой он держал дубинку и рванул
на себя, одновременно выворачивая запястье. Полисмент взвыл и начал
наклоняться вперед, выронив при этом дубинку из руки, и тогда, я
что есть силы ударил его коленом по лицу.