— Пусть смеется железо! — громко крикнул горбоносый, взмахивая
клинком.
— Пусть смеется железо! — закричали соплеменники. — Смейся,
Пагот!
Равар наблюдал за Сегимиусом. Многие имперцы в лагере
отворачивались и прятали глаза, — жителям внутренних провинций
обычаи арзратцев пришлись не по нутру. А вот Сегимиус смотрел
равнодушно, — видно и впрямь за годы войны подле Форкса навидался
всякого.
— Собираемся, — разогнал толпу гонец командующего. — Верховые
уже отправились! Живей, живей!
— Наемники… Лентяи, как есть лентяи, — покачиваясь в седле,
заметил Форкс. Покинутый лагерь остался позади, и дорога ползла
среди перелесков и огромных полян, на которых окрестные толгувы
растили рожь, скрываясь в величественном лесу. — Даже с пленным
сжульничали… Кто ж к дереву мотает, — приказано же: на столб… У
меня в Арзрате, на границе, на дальней заставе служил один упрямец,
Крент Грис…
Ретур услышал знакомое имя и вскинулся, а довольный Форкс,
ожидающий именно этого, махнул рукой.
— Верно, верно, тот самый… До того, как братец его возвысился,
под моим началом ходил. Заставу свою в кулаке держал… Так он в
поход нарочно с собой столбы брал… Видано ли?
— Зачем? — не понял наместник. Таскать по безводной степи столбы
— та еще морока…
— Много ты в степи деревьев видел? То-то и оно… Пока не
замирились, Крент всех пленных степняков к столбам приколачивал,
гроздьями. Говаривали, лично Пагота славил, — усмехнулся Форкс. —
Не брезговал испачкаться…
Командующий вовсю травил военные байки из прошлых походов, а
свита угодливо похохатывала в ответ. Наместник заскучал, подумывая
перебраться в повозку и немного подремать. Прежде чем въехать в
молчаливый настороженный лес, Ретур оглянулся и увидел вдалеке
шелестящие высохшими листьями кроны раскидистых дубов.
«Неужели это одна из священных дубрав толгувов?» — с внезапным
интересом подумал казначей. Ему вдруг захотелось плюнуть на все и
поехать по полю к могучим деревьям. Но вместо этого Наместник
покосился назад, в конец колонны, где катились телеги обоза. Где-то
там везли в бочках земляное масло — старшие из Лиги Меча велели
жечь священные рощи, облив маслом, дабы сердца покоренных толгувов
преисполнились страха.
Равар вздохнул. Палить хорошую древесину он почитал сущей
дуростью, — уж кто-кто, а он точно знал, сколько стоит древесина
столетнего дуба… А сжигать деревья, обливая и вовсе бесценным
нынче, после восстания в горском колодце, земляным маслом —
дуростью вдвойне.