«У меня набедренная повязка
сбилась».
Из моего носа чуть не выстрелил
фонтан крови. Она всего лишь ребенок, ребенок.
– Так натяни ее обратно и ползи в
свой спальник.
Лила глянула куда-то в сторону:
«Из-за них мне страшно спать одной».
Луны ровно освещали выжженную равнину
с буро-желтыми холмами. Травы, камни, редкие деревья, – всё, кроме
напряженных лиц Маны и Дарсиса. Будто на их щеки, подбородки,
скулы, губы света падало больше, чем на всю степь. Блекло даже
пламя костра рядом.
Лежа поверх спальника Дарсиса,
Мана то ли обнимала, то ли держала его. Ананси шипел, стиснув зубы.
Мана пела успокаивающую мантру ему в ухо. Как всегда в такие
минуты, остальной мир их не волновал.
«Почему Синие уши и Мана так
странно занимаются любовью? - спросила Лила. - Они извращенцы?»
Не они, стал понимать я, глядя в
бесстыжие детские глаза дикарки.
– Иди в свой спальник.
«Но я боюсь…»
– Можешь лечь ближе ко мне, но только
в спальнике.
«Но сон будет крепче, если я буду
касаться кожей кожи своего спасителя. Вот так касаться…».
– Что ты делаешь? Нет, не смей...
А-а-ах…Боже…аххх! То есть, черт! А-а-ах... Дважды черт! А-ахх…
«Трижды! И, по-моему, больше похоже
на маленьких белых ангелочков, да.
– Быстро вылезай! Вылезай!
«Моего спасителя так заводят
прикосновения женских рук. Прямо как мальчика».
– Быстро!
«Да пошла, пошла…»
Задолго до рассвета мы собрались и
двинулись вглубь загорелого травяного моря. Едва восток улыбнулся
нам в спины первой полоской света, пожухлая трава засмеялась,
заблестела росой. Нас окружали бирюзовое небо, холмы, дымчатая даль
– но я не видел степь. Не ощущал, как застывал воздух. Я шел по
дикому бурьяну и в тоже время вместе с Юлей стучал зубами в
морозильной камере. Гертен все еще испытывал дочь перед тем, как
убить ее.
Я сказал, что знаю, все знаю. Она
молчала. Я кричал, предлагал выходы, взывал к ее разуму, обзывал
«дурой», и «обмороженной», и еще как-то, умолял, рычал. Она
молчала.
И когда я, бестелесный призрак,
ляпнул-подумал: «Какого черта, Юля? Да пошла бы ты», – она
посмотрела прямо мне в правую бровь и сказала:
– Нет, Стас, это ты шел бы.
Тихо, очень тихо. Корки льда на
стенах блестели, как омытая росой степная трава в тысячах лигах
отсюда.
– Передавай привет отцу, – сказал я.
И связь оборвалась.
Мать вашу! Я снова топал под
опрокинутой чашей неба. Роса уже испарилась, степь вся поникла под
тяжестью солнца.