Поймав взгляд таких вот влажных глаз,
я автоматически расстегнул пуговицу на воротнике белой сорочки.
Мана шлепнула меня по руке.
– Извращенец.
– Это все губка в голове.
– Губа твоя треснутая, а не
губка.
Бразильянка ускорилась. Черные
босоножки быстро замелькали, бешеный цокот каблуков отдался эхом
над холмами и в моих ушах, растревожил нервы. Стало не до чьих-то
блестящих глаз.
За час до полуночи мы с Маной тоже
сбежали с танцев, до тошноты насмотревшись на Юлю с Дарсисом.
Единственная пара из ананси и ананси не танцевала, молча сидела за
столиком – словно чета прекрасных полубогов-брюнетов. Прелести Юли
плотно стягивало шелковое платье, у горла светло-голубое, как ее
кожа, дальше постепенно темнеющее до глубинного индиго на подоле,
убийственный наряд, смертоносный бич для глаз девственников, ради
которого не одну бессонную ночь я – я! – рыскал по бесконечным
полкам гардеробной в луна-парке, а моя хозяйка смотрела только на
этого стройного, мужественного, изящного перекрахмаленного говнюка
с деревянным лицом. Прибил бы гада...уррр!
Я выдернул черный вектор Маны из
пасти жадной губки и отбросил подальше с тропы.
Мы наконец прошли «лежбище тюленей».
Холмы вокруг опустели. Я махнул в их сторону. Мана сняла босоножки
и пошла вглубь травяного озера. Я остался в черных лакированных
туфлях, хоть они и натирали ступни. Только скинул на асфальт
дурацкую бабочку и поднял лацканы смокинга, чтобы воротник рубашки
не сверкал сзади как мишень.
Сначала мы пробирались вдоль тропы,
затем держась дороги для карс. Сейчас где-то полночь, а воздух над
травой бледный и туманно прозрачный. Как в хмурый осенний полдень в
родном Подмосковье.
Как вчера ночью, когда такой же
томительный свет стелился по разбросанной постели Юли. Переливался
в разбитом стекле и лиловых каплях на полу.
В эту страшную ночь меня разбудили
черно-красные вспышки в глазах. Торжество боли. Я сразу бросился в
комнату Юли. Ламинат захрустел под ногами, осколки аквариума
сверкнули под моими босыми ступнями. Пятки окрасились в красное.
Возле плинтуса тяжело хлопала ртом рыбка.
За перевернутой кроватью ползала Юля,
одеяло так скупо прикрывало ее спину и ноги, что в другое время я
бы пофилософствовал: Справедливость, ты есть?
Юля стучала зубами и дергала пряди
сырых от пота волос. Лиловая кровь темнела на осколках рядом с ее
пальцами.