Твой отец, рэмбо с голливудской
улыбкой и квадратным подбородком, давно погиб, сражаясь за Родину,
заваленный сотнями тел мертвых врагов. А сейчас, наверное, сидит в
кабаке и пьет пиво. Или ведет на футбол нового сына.
Серый – цвет зависти.
Взобравшись на очередную живую
плотину, ты чувствуешь себя покорителем Эвереста. Человеком-пауком
на факеле Статуи Свободы.
Но только сползи вниз, ощути
прохладную тень новой громадной стены, нового Эвереста – и ты
червяк. Жвачка на ботинке. Такова теория антиэволюции. Таково серое
разочарование.
Пятитысячная стена – и потные волосы
ползущей выше Маны липнут к ее шее и спине, как жидкие водоросли.
Соленые капли стекают с взмыленных черных кудряшек и падают прямо
тебе на лицо.
Но ты не злишься. И не грустишь.
Осталось только серое «пофигу».
На шеститысячном стволе ты застываешь
и ищешь ЕЕ. Ты не помнишь кого, но ты ищешь. Но нельзя прийти к
тому, от чего бежишь. И ты снова антиэволюционируешь.
Подъем. Спуск. Подъем. Спуск. Груды
стволов расступаются. Все трое вы падаете в траву и тяжело
дышите.
Наконец одна из вас поднимает голову,
оглядывается и говорит:
– Снова лес.
Второй из вас отвечает:
– Вихревой лес.
Третий из вас – это ты, – глядит на
темнеющее небо с булавками-огоньками и говорит:
– Лес звезд.
В ушах звенело. Через две трубки в
носу воздух поступал тонкими струйками. Крошечными порциями
жизни.
Я столько испытала. Горела в
термокамерах. Задыхалась в барокамерах. Сходила с ума в глухих,
отсеченных от мира света и звуков сурдокамерах. Осталось последнее
испытание.
Усталость, боль, горечь рассыпались
на цвета. Цвета – на слова. Слова – на крупицы усталости, боли,
горечи…
Глупый, равнодушный человек, ты
оставил меня только с одной коробкой рыбьего корма. Где его
брать?
Ладони стиснули две одинаковые
гладкие ручки. Штурвал?
Больше Юлирель ничего не может
сделать для тебя. Только снова терпеть.
Зверские тиски сжали тело. Мышцы,
кости, череп, каждую клетку, каждый атом, каждую мысль.
Ты, урод такой. Ты только
попробуй не убраться на свою Землю.
Ночь утонула в перегрузках, в
трясках. В кошмарах.
Проснулись мы от холода и сырости под
корявыми лохматыми пушинниками. За лесом уже светало. Меж стволов
блестела черная жижа трясины. Над утренней дымкой исчезали бледные
тени звезд. Где-то там сияла умирающая Т Игрил Вериате. Где-то там
металась Юля?