– Эх, молодежь, – цокал языком
Динь-Динь. – Любви стесняется больше, чем голого зада.
Тени и звезды качались между
камышами, а я все гладил пальцем кнопку. Знал: она не прилетит,
даже если нажму. А если и прилетит, то увидит, что тревога ложная,
что я все так же пру к унголам, как упрямый овцебык, и сразу
умчится обратно. К своей красной звезде смерти.
Я почти позвал Юлю, почти нажал
кнопку.
Меня позвали первым. Не словами, не
радиосообщением – сигналом, который мог принять только один жалкий
питомец. Адской болью.
Черные заросли пронзили красные
вспышки. Губка бросилась к зову. Вырвалась вместе с частью меня
наружу. Ливень огня ошпарил внутренности. Я упал на прохладную
землю. А во мне вскипала горячая кровь.
В то же время словно другой я,
бестелесный, призрачный, парил в воздухе над холмом и озером. Над
упавшим собой. Залитое лунным светом небо бросилось под ноги,
отпружинило от них как гигантский батут. Накрыла черная воронка
космоса. Сон наяву. Рев тишины.
Гигантская тьма сжалась до узкой
каморки. Серые стены, слабый дрожащий свет над койкой. На стекле
низкого круглого окошка зияли глубокие царапины.
На полу в ореоле красно-черных
векторов лежала она. Ее губы, потрескавшиеся и искусанные, кричали.
Ни звука. Юля хлопала ртом, как рыбка на осколках разбитого ею
аквариума.
Вот оно, повторение пройденного. Вот
он, ад.
Дрожащей рукой Юля вцепилась в
окошко. Ее ладонь раскрылась, подранные пальцы идеально подошли к
пяти длинным бороздам на толстом стекле.
Я поднял бестелесные руки и взял Юлю
за виски. И мы безмолвно закричали вместе.
Когда красное-черное пламя, эта всю
жизнь терзающая нас агония, затухло, я увидел отражение пустой
комнаты в ее узких зрачках.
– Это и вправду ты…
Уголки ее губ слегка поднялись.
«Вправду я…»
Немые мысли-слова. Я слышал их всем
призрачным существом.
– Здесь тихо. Очень тихо.
Она села на койку, тонкие руки упали
на колени, как стебли обрубленной лианы.
«В камере звук не отражается. Совсем.
Отец говорил, самый сильный землянин сможет пробыть здесь только
тридцать минут. Дольше – сойдет с ума».
– Сколько ты здесь?
Она мешкала, но мысль спрятать от
меня не вышло:
«Три дня, – на ее лбу прорезалась
морщинка. – Как же там рыбка без меня?»
Я стиснул призрачные кулаки.
– Ублюдок! Так издеваться над
дочерью, – это я, конечно, о Гертене. – Юля, я нашел твой приемник.
Как только вернусь, отправлю сигнал. Слышишь?