Я промычал что-то, сам не знаю что.
- Скорее же! – прикрикнул Кошар. – Нет воды, ее всю невелик
собрал и выплеснул. Ну же!
«Хуже уже некуда», - подумал я и попросил проявиться свое живое
пламя еще раз.
Объятия в этот раз вышли нежнее, теплее, стихия словно
извинялась передо мной.
«Пустое», - мысленно изобразил улыбку я.
И понял, что чувствую свои ноги, все, целиком. Свои не сваренные
ноги.
Так я узнал, что такое слезы облегчения.
Слезы по морщинистому лицу парадника катились, не переставая,
при этом само лицо лучилось счастьем.
- Если б жешь... Кабы край... Я бы... Ох! – причитал Мал
Тихомирыч, шмыгая носом.
Вот же: я в него при первой встрече полотенцем бросал, «тыкал»,
голос повышал, а в ответ такая искренность. Мне было стыдно. Очень.
Поэтому я отводил глаза, высматривая что-то неведомое в глубокой
тарелке, да работал ложкой.
Жор напал на меня после всего пережитого. Я как умылся да
оделся, сразу ринулся на кухню, заранее зная, что мало что найду.
Видел ведь, как в большом эмалированном ведре в огне пропал
свежезакупленный провиант. Так что на предложение Кошара
отреагировал без раздумий:
- Овсянку? Холодную? Буду! – хотя сроду в любви к овсяной каше
замечен не был.
Еще я подумывал откупорить-таки одну из бутылок с зеленым
напитком, но попозже.
Ел я, кстати, стоя. Ощущать саму возможность стоять, вышагивать
по небольшой кухонке – это было как бальзам на сердце. Оба табурета
заняли мои уставшие, не меньше меня перенервничавшие спасители.
Особенно утомленным выглядел Кошар, он даже лупил хвостом в
замедленном темпе.
Мой информационный голод Кошар уже начал утолять, ответив на
животрепещущий вопрос: «Не бессмертен ли я часом с встроенным живым
огнем?» По словам его, не все так восхитительно, как хотелось бы:
очень скоро после повреждения тела надо обращаться к живому огню;
серьезные повреждения он не исправит, руку, например, отрубленную
не пришьет, не говоря про голову; от старения не убережет. Много
побочных условий, не во всем мне понятных, но и то, что есть –
бонус существенный.
- Живот натешил? – когда я донес до раковины пустую тарелку,
спросил заревой батюшка, снова переключившись на речь, понятную мне
в основном интуитивно. – Теперь рот свободен, говори говором.
Что-то мы учуяли, что-то услыхали, но и тебя послушать охота.