Когда я вошла, секретарь колдовал у
подноса, источавшего аромат крепкого чая и сахарного печенья.
Обернувшись на щелчок открывшейся двери, подчеркнуто вежливо, но
холодно произнес:
— Добрый день, мисс. Мистер Ваттинг
сегодня не принимает.
— Мне очень нужно его увидеть.
— Нет, мисс. Только не сегодня.
— Мне прислали договор…
— Да, конечно. Вы можете оставить его
мне.
— Нет, вы не понимаете. Там…
Прежде чем я успела договорить, дверь
распахнулась, и на пороге появился директор музея.
— Джордж, сколько можно! Я просил
подать чай полчаса назад…
— Сию минуту, мистер Ваттинг, все уже
почти готово, но мисс…
Взгляды мужчин скрестились на
мне.
— Что вы здесь делаете? — сухо
поинтересовался директор.
— Мне принесли договор, в котором
указан псевдоним Чарльза Руа. Вы собираетесь выставлять мою работу
под другим именем. — Раньше я бы стушевалась, но только не сегодня.
Не сейчас, не в такой ситуации. — Почему?
— Неслыханная наглость! — Мистер
Ваттинг шагнул ко мне. — Вы хотели выставляться, мисс Руа, и я
предоставил вам такую возможность. В вашей мазне и без того
достаточно провокаций, не хотите же вы, чтобы для полноты картины я
еще и подписал ее женским именем?
На слове «мазня» обидно стало до
слез.
В любой другой день я бы развернулась
и ушла. Наверное, опустила бы глаза, как учила леди Ребекка, и
просто покинула бы приемную без малейших возражений. Но сейчас
только решительно шагнула к нему.
— Вы не имеете права так со мной
разговаривать. И подписывать картину чужим именем — тоже.
Секретарь как-то подозрительно
побледнел, а вот надутое, словно шар (возможно, это впечатление
создавалось из-за плотно обхватившего толстую шею воротничка), лицо
директора музея приобрело оттенок багряного заката.
— Немедленно покиньте мой
кабинет!
Он попытался схватить меня за локоть,
но я отскочила в сторону.
— И не подумаю! — воскликнула,
задыхаясь от переполнявших меня чувств. — Я забираю картину с
выставки, а вы… вы просто недалекий шовинист!
— Что-о-о?!
— Вообще-то, девушка права, — из
кабинета раздался знакомый надтреснутый голос.
Надтреснутый, но не сломленный.
Низкий, тягучий и сильный, как шум ураганного ветра, ломающего
ветки и выворачивающего деревья с корнем.
Секретарь побледнел еще сильнее,
мистер Ваттинг пошел красными пятнами. Я же, напротив, вросла в
пол. Точнее, в паркет, элитный паркет, оставшийся здесь еще со
времен графа Аддингтона. Помнится, леди Ребекка говорила, что магия
никогда не бьет в одно и то же место дважды. В моем случае это
правило не работало. Ну или работало неправильно, потому что шаги,
утяжеленные хромотой, говорили об обратном. Месье Орман возник на
пороге кабинета, тяжело опираясь о трость. Лучше бы меня и правда
ударило магией: несмотря на осеннюю свежесть, тянувшуюся из
распахнутых окон, жаром окатило от макушки до пяток.