
Почти осязаемая тишина повисла над
долиной. Нервное фырканье коней да далекий треск костра в нашем
лагере нарушали ее. Лев Скилица закончил свою речь, ожидая ответа.
На лице византийца играла едва заметная улыбка игрока, уверенного,
что загнал противника в угол. Рядом с ним ерзал в седле Ярополк,
сын Святослава, предатель. В его взгляде читались и страх, и
надежда, и застарелая обида на меня. Щенок, возомнивший себя
князем. Позади них застыли их воины — византийцы в блестящих шлемах
и хазары с угрюмыми лицами. Мои же люди — Илья, Ратибор, Борислав,
гридни — стояли скалой, их руки не отрывались от рукоятей мечей.
Они ждали моего слова.
Ну, грек, ну ты выдал. Предложение,
от которого нельзя отказаться? Мысли метались в голове. Разделить
мою землю? Отдать Тмутаракань? Признать этого сопляка Ярополка,
который Киев сдал? Да вы там в своем Царьграде совсем берега
потеряли? Думаешь, напугал своими дромонами и легионами? Может,
кого другого и напугал бы, но не меня. Я видел твою хваленую силу в
деле. Видел, как твои «атанатои» дохнут. Видел, как ты сам
улепетывал.
Я медленно выдохнул, стараясь унять
злость. Спокойствие. Сейчас нужно только спокойствие. Я чуть
подался вперед, выпрямляя спину в седле. Мой голос должен
прозвучать так, чтобы его услышали все — и мои, и враги.
— Слышал я твое слово, посол
ромейского царя, — начал я. — И слова эти показались мне
странными.
Я сделал паузу, обводя взглядом
Скилицу, потом задержался на Ярополке, который от моего взгляда
поежился.
— Ты говоришь о милости твоего
императора? О благоразумии? — Я усмехнулся, и усмешка эта
прозвучала недобро. — Какое же благоразумие ты видишь в том, чтобы
отдать свою землю чужакам? Какая милость в том, чтобы предать
союзников и склонить голову перед теми, кто пришел с мечом? Нет,
посол. Это не милость и не благоразумие. Это трусость и
предательство.
Я перевел взгляд обратно на Скилицу.
Его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнуло что-то
похожее на удивление. Не ожидал такого ответа?
— Ты предлагаешь мне признать…
законным наследником… вот этого? — Я махнул рукой в сторону
Ярополка, не удостоив его прямого взгляда. — Щенка, который продал
свой город, Киев-матерь городов русских, за твои лживые обещания и
ромейские побрякушки? Который впустил врага в дом отчий и смотрел,
как режут его людей? Таких на Руси сажают на кол, посол, а не на
княжеский стол! Его род велик, спору нет, но он сам опозорил имя
отца своего, Святослава Храброго!