Мрак. Только черные скелеты веток. Только жухлая трава под чуткими ступнями. Только странные каменные глыбы, уходящие вертикально вверх. Только жуткий желтый свет внутри скал. Свет горит ровно, как луна и ярко, как костер.
Он и ночь. Они оба одиноки. Они оба ждут. Он ждет добычу. Ночь ждет его торжества. Ночь голода и страха. Ночь страха для всех и ночь голода для Него.
Шум. Он не слышал такого прежде. Как будто большой шмель летит к Нему над ровной полосой черного камня. Шмель гудит вкрадчиво и нежно. Сердце шмеля бьется ровно и басовито: “Бум-бум-бум-бум”.
Он осторожно и неслышно отступает за толстый ствол. Он прячет свое тело от неведомого зверя и ветра. Его ноздри жадно ловят запахи. Его уши различают каждый шорох ночи. Его руки твердо сжимают тяжелый сук с рваными краями надлома.
Запах ему незнаком. Шум неведом. Он напрягает мозг, пытаясь вспомнить: было ли с ним такое когда-нибудь. И Он не может вспомнить ни запах, ни шум, ни этого странного шмеля с его вкрадчивым гудением и громкими ударами сердца.
Он, слившись со стволом, выглядывает из-за дерева. Неведомый Зверь летит на Него. Зверь больше оленя. Больше медведя. Больше любой добычи, которую Он знает. Глаза Зверя пожирают ночь. Там, где падает взгляд Зверя, начинается день. Этот день короток, но ярок. Каждая травинка кланяется взгляду Зверя. У каждого жучка можно различить шерсть на лапках. Тело зверя сияет прекрасным панцирем. Зверь не добыча для одинокого охотника. Слишком быстр, слишком силен, слишком опасен, слишком уверен в своей мощи.
Ноги сами сжимаются пружиной. Тело Его без приказа вылетает вверх легко и стремительно. Руки без подсказки находят в темноте толстую и надежную ветку. Шершавая кора плотно ложиться в ладони. Несколько быстрых взмахов и Он уже скрылся в скелете ветвей, слился с ними, превратился в них. Дерево, потеряв листву, стоит нагим, каким и должно было стать к долгим белым холодам. Но нагота дерева лишь помогает найти им друг друга. Он прижимается к прохладной коже дерева. Он обнимает ствол крепко и нежно. Дерево и Он становятся одним телом, одной плотью, одной тенью. Тенью уходящей жизни, ожидающей долгие белые холода. Никто не сможет оторвать Его от надежной толщи ствола. Ни чей глаз не сможет отличить его в призрачном рисунке ветвей, уходящего в черноту ночи.
