Жан-Филипп-Франсуа Орлеанский, больше известный как шевалье Орлеанский, маршал галерного флота Франции, выглянул в окошко кареты и поморщился. Вот уже который день они едут по России, а за окном практически ничего не меняется. Все те же огромные просторы, заваленные снегом. Редкие деревни, в которых они почему-то не останавливались, казались безжизненными, и он, вероятно, принял бы их за вымершие, если бы не густой дым, валивший из печных труб каждого дома. В ясную морозную погоду появлялось ощущение, что это и не дым вовсе, а белые столбы, подпирающие небо.
– Это совершенно невыносимо, – Амалия-Габриэла де Ноай поднесла к носику надушенный платок. – Я мёрзну. Я постоянно мёрзну и никак не могу согреться. Это ужасная страна, просто ужасная, везде снег. Один снег и больше ничего. Сейчас, когда мы проехали этот город… как же он… – она замахала ручкой, пытаясь вспомнить, как же назывался город, из которого они не так давно выехали, если сравнивать с тем расстоянием, которое им уже пришлось преодолеть.
– Великий Новгород, мадам, – граф Румянцев оторвался от любования видами из своего окна и подсказал дочери герцога Ноайя, как называется город, название которого вылетело из хорошенькой головки Амалии-Габриэлы практически сразу, после того как она его услышала.
Александра Ивановича сильно не устраивало то, что он был вынужден ехать в одной карете с Жаном-Филиппом и его любовницей, которая изводила его своими постоянными капризами и претензиями вот уже неделю. Положение осложнялось тем, что он уже даже не мог полноценно скрывать своего недовольства.
И тем не менее, Румянцев понимал, что это наказание ему от государя-императора Петра Алексеевича за то, что он привёз Филиппу-Елизавету практически на поле боя, хотя она и передала очень нужную информацию государю, что позволило ему выиграть войну в Польше.
Он ещё и поучать государя вздумал, старый идиот, – ругал Румянцев сам себя, разглядывая великолепные зимние просторы за окном. Эх, вот бы на лошади да вскачь, за сворой, поднявшей волка, поскакать. Чтобы снег в лицо, и мороз щипал за уши, но всего этого не замечаешь в азарте погони.
Но вместо этого ему нужно терпеть французов, а от обилия различных благовоний, которые Амалия-Габриэла выливала на себя целыми бутылками, болит голова, и трудно сосредоточиться, чтобы не послать уже и герцогиню, и Жана-Филиппа да по батюшке.
