Но ни завтра, ни послезавтра никто на встречу не пришел, пришлось два дня просидеть возле моста с этюдником, зато работы получились на редкость экспрессивными, сильными по колориту и настроению. Но никто так и не пришел. Ничего не понятно, может, это просто розыгрыш такой, вот хорошо бы, просто кто-то хочет меня крупно разыграть. Представляю себе, в каких дураках я был бы, если бы купился на такую дулю. Да, но откуда у него такие сведения? – Полная неопределенность.
Через два дня по городку поползли слухи, что под поезд попал неизвестный мужчина без документов, но потом были опровержения по местному радио и даже взыскание журналисту, якобы первым сообщившему о происшествии.
Гражданина Маронова П.А. просят прибыть в ГУВД для участия в проведении следственных действий – а попросту для опознания тела погибшего.
Он не опознал вестника, но ему почему-то не поверили.
Совершенно потерявшему голову Петру Алексеевичу начинает казаться, что он стоит крыше самолета, готового взмыть в воздух, и приклеился ботинками, не может сделать ни шага. Он не может даже выскочить из ботинок, его влечет силища, о которой он раньше и не догадывался. Он вообще в первый раз в жизни видит труп в морге, и нате вам, тут именно он, Георгий, сомнений нет. В такие случайности как-то не верится. Значит, из-за него уже пострадал человек, да как жестоко!
Что-то надо делать, как-то перехватить инициативу, – но как? Пойти в газету и все рассказать? Точно так же голову скрутят, мы же знаем, чья эта газета. Поехать в Москву? На какие гроши? И потом, кто организовал несчастный случай с Георгием, наверняка что-то знает, и будет следить за мной.
Возвращаясь домой, Петр Алексеевич завернул в парк, но ни пива, ни чего покрепче не хотелось – странно, вот уже неделю как нет никакого желания ни пить, ни курить. Интересный опыт саморегулирования организма, подумал он, – а может, души? Метафизические размышления были прерваны учтивой речью:
– Не помешаю, любезный Петр Алексеевич? Не помните? Нас знакомили на юбилее Вашего шефа, академика Каримова, лет пять назад. – Постриженный, побритый и застиранный старик Хоттабыч, ни дать, ни взять сейчас из старого детского фильма, почтительно, но не подобострастно поклонился и снял видавшую виды соломенную шляпу.
-Да-да, конечно, нет, конечно, садитесь, хотя здесь грязно, лучше я встану, – Петр Алексеевич вспомнил его лицо, но имя-отчество…