Экспозиция
Вы хотите из времени сделать поток,
чтобы сидеть на его берегу и смотреть, как он течет.
Но бесконечное в вас хорошо известно бесконечности жизни,
И она знает, что Вчера – ни что иное, как Сегодняшнее воспоминание,
а Завтра -это Сегодняшняя греза.
И что все, что в вас поет и звучит,
всегда заключено в границы мгновения,
которое отмерено нам звездами.
Халил Джибран «Пророк»
Если из Парижа и Сан-Франциско одновременно вылетят два самолета и с одинаковой скоростью полетят навстречу друг другу над нашей Сибирью, то столкнуться в небе они смогут как раз над тем местом, где неторопливой походкой человека, который уже много лет никуда не торопится и не собирается торопиться, тропочкой наискосок вверх по косогору поднимался герой нашего повествования, Петр Алексеевич Маронов. Надеюсь, что самолеты все-таки пролетят мимо, и на голову созерцательно настроенному Петру Алексеевичу ничего не упадет и не оборвет в самом начале невероятную историю, которая с ним должна приключиться. Должен предупредить читателя, что точно я не знаю, вправду ли эта история и впрямь приключилась. В каком-то смысле это вообще не история, – ведь дело происходит через два года после того, как вы открыли книгу. Но и будущим ее тоже не назовешь, ведь будущее так неопределенно, а у нас тут вполне определенная цепь связанных событий. И потом, будущим мы не распоряжаемся, оно само как-то случается, и вот от этой случки временных координат с обстоятельствами нашей жизни и происходят Судьба, Рок, Предназначение и Путь. Так что, если события, мнения или пер-сонажи с чем-то совпадают, или похожи на что-то, автор не виноват. А Петр Алексеевич потихоньку поднимается в горку, торопиться ему и впрямь некуда, торопливые моменты своей жизни он уже (как ему кажется, но это ему только так кажется) миновал, какая разница, через полчаса или через час он добредет до своей берлоги, почистит грибочки, сварганит ужин и позовет соседей расписать пульку. Ему даже неинтересно, кто выиграет, игра идет на специально придуманную Петром Алексеевичем валюту – виртуальные условные денежные единицы, других нет. Игра не возбуждает, но занимает своей ритуальной моторикой – надо сдавать карты, бросать пронзительные взгляды, морщить лоб и демонстрировать эмоции. Театра в городке, видите ли, тоже нет. Внешне наш герой отнюдь не Аполлон. Для него самого, по крайней мере, внешность перестала быть причиной переживаний и мучений, когда он убедился, что все его потуги сохранить свои исходные 75 кг бездарно провалились. Да и потом, особенно некому предъявить свою внешность в сообществе, где даже вся твоя подноготная внутренность уже неинтересна. Пережевали, перетерли, переварили. Конечно, когда с негодованием, а когда и с элегической меланхолией он разглядывал в систему зеркал свою все более и более блестящую лысину, конечно, втягивал брюшко, проходя мимо – увы! проходя все мимо и мимо – молоденьких дамочек. Но болезненной проблема внешности уже не была. То же и с одеждой. Помнится, последние супермодные востроносые ботинки были у него на выпускном вечере в школе – он еле-еле дотерпел до конца пошлейшей процедуры вручения аттестатов зрелости, фальшивой и слезливой одновременно. Так вот его-то слезы текли из-за них, проклятых. И с тех пор удобство, а не «красота», стало его правилом, а точнее – уделом. Зимой – валенки, летом – кроссовки. Весной и осенью – сапоги. Как все. Лет Петру Алексеевичу средне, нашего возраста человек, ну, эдак прикинуть, лет пять – семь ему еще пожить вовсю, а там – пошел гулять закон больших чисел, у нас мужики долго редко живут. Но вот чем отмечен и не обижен наш герой – обаянием. Еще со школы не то, чтобы первый парень на деревне, а просто высокой пробы был материал. Студентом подавал надежды, и кому! – даже самому себе. Несмотря на весь свой скепсис, верил в свои силы и намечал себе нетривиальные пути. В аспирантуру звали на два факультета; самые интересные – а не просто красивые – студентки старались быть поближе – и часто «просто так», как это тогда называлось, то есть без сексуального подтекста, уважительно и с каким-то странным почтением, странным, потому что все они ведь были сверстниками. Ему часто рассказывали про неразделенную любовь, про родителей, про реальные и мнимые грехи, а он чувствовал себя нерукоположенным исповедником, и всегда мучился тем, что ни черта не может помочь. И женился он раньше всех, и самая пылкая их любовь была событием не только для них двоих, но и для всего курса. Эх, куда все подевалось! Вот уж семь лет, как простился он с родителями, и ровно через год лопнул, а может и просто увял, их некогда счастливый брак. И все одновременно поблекло и поскучнело: работа перестала греть душу, душа перестала работать, грели только греховные удовольствия – вино, безделье, прикидывающееся свободой, редкие и совсем неинтересные любовные игры, от которых ждешь больше, чем получаешь, но о которых потом еще горше жалеешь. Но главное – определенность перспективы, колея, из которой просто некуда деться, и там, за таким же косогорчиком, по которому взбирается сейчас наш герой – там, только еще не сейчас, попозже – погост. Вот уж иного не дано, это точно.
